Глава 2. Оленинский кружок в воспоминаниях современников

Судьба оленинского дома (набережная Фонтанки, 97)
Оленин в Петербурге был известен как человек всесторонне образованный, тонкий ценитель искусства. Он, «как старший брат», по выражению Аксакова, объединял вокруг себя русские таланты. Сам император Александр I прозвал его Tausendkunstler-ом – «тысячеискусником». Популярностью салон пользовался и у чиновного Петербурга.
В книге «Мои знакомые» вице-президент Академии художеств граф Ф. П. Толстой вспоминал:
«Я был весьма хорошо принят в доме Оленина, бывшего тогда государственным секретарём; человека <...> весьма образованного, чрезвычайно начитанного и большого любителя наук, художеств и искусств. В назначенные две недели у него собиралось всё, что было в Петербурге хорошо образованного, отличавшегося своими дарованиями, умом и познаниями. Подобные дома могут считаться хорошими школами для молодых людей, ищущих просвещения. В это время мнения Оленина в столице <…> пользовались неоспоримым авторитетом. У Оленина я познакомился и очень хорошо сошелся с Гнедичем, Крыловым, Жуковским, Пушкиным и Плетнёвым, а также с Гречем, издававшим «Сын Отечества», а впоследствии (с 1825 года) «Северную пчелу».
Ранней весной 1819 года в этом доме произошла первая встреча двадцатилетнего Пушкина с юной Аннет Олениной. Вот как эта встреча описана в книге Яцевича «Пушкинский Петербург»: «У Олениных собрались гости. В зале, близ дверей стоял в синем академическом вицмундире хозяин, маленький человек с торчащими ушами. Его хитрые глазки с особым умилением останавливались на гостях, мундиры которых были украшены звёздами. А таких здесь было немало. У окна оживлённо беседовала группа блестящих гвардейцев. В углу сидел Пушкин, со скучающим видом слушавший Крылова, нараспев читавшего молодёжи какую-то басню. Из столовой выбежали две девочки. Меньшая, черноглазая, подбежала к Пушкину. – «Скорей! – закричала она, - начинаются фанты». – Это была Анна Оленина, которой десять лет спустя поэт делал предложение.
В доме № 97 произошла и другая хрестоматийно известная встреча – встреча Пушкина с Керн. Её муж, Е. Ф. Керн, приехал тогда в столицу по служебным делам. Вновь обратимся к книге «Пушкинский Петербург»: «В дверях гостиной появилась дама в сопровождении приятеля Пушкина – А. Полторацкого. «Трогательная томность» была в её улыбке, в её прекрасных глазах. «Кто это», - спросил Пушкин Полторацкого. – «Аннет Керн, моя кузина». Началась игра в фанты. Керн по ходу игры оказалась Клеопатрой. Когда она, в сопровождении своего кузена, проходила мимо Пушкина, держа в руках корзину с цветами, он ядовито бросил А. Полторацкому: «Et c’est sans doute monsieur que fera l’aspic?» (А роль змеи, как видно, предназначается этому господину? – фр.) Весь вечер Пушкин сидел, как зачарованный. Юная красавица властно овладела его пылким воображением. Настало время разъезжаться. В последний раз перед Пушкиным мелькнул в окне кареты её профиль ... и он остался один на опустевшей набережной. Упоминает об этой встрече в своих воспоминаниях, хотя и бегло, и сама А. П. Керн: «Я встретила Пушкина в доме тётки моей, Олениной. Отец меня представил Крылову, Гнедичу, и я видела Карамзина с его гордой даже надменной супругой».
Прошли годы, и потускнел в душе поэта образ прекрасной гостьи оленинского дома. Но случай соединил их снова в глуши Псковской губернии, и вновь зажглось ярким пламенем в душе поэта угаснувшее чувство. Каждому из нас знакомы строки, посвящённые А. Керн:
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты...
А. О. Смирнова – Россет вспоминает в своих «Записках», как Пушкин уже после возвращения из ссылки читал в её комнате в Зимнем дворце «... очаровательные стихи, написанные для m-me Керн...». Тут же Смирнова – Россет делает интересное дополнение: «... Он хочет, чтобы Глинка положил их на музыку». Был ли Пушкин влюблён в А. Керн? На этот вопрос лучше ответить словами самого Пушкина: «С тех пор как Петрарка писал сонеты Лауре, всегда воображают, что если поэт пишет стихи, название которых – женское имя, то он пишет о своей любовнице; но эти поэмы всего чаще – просто гимны любви, воспевающие более Эрос, чем женщину».
У Олениных всегда собирались интереснейшие люди того времени. Среди них как почитаемые до сих пор люди (И. А. Крылов, М. И. Глинка), так и другие, которые, хотя не менее значительны, практически забыты (С. Н. Марин – преображенский офицер и поэт, автор слов Марша Преображенского полка, множества пародий, эпиграмм, шуточных пьес). А. А. Оленина писала в своих воспоминаниях: «В кругу незабвенных наших современников: Карамзина, Блудова, Крылова, Батюшкова, Глинки, Мицкевича, Уткина, Щедрина и прочих – почерпала я всё, что было в то время лучшего».
Вот как отзывался о кружке Оленина Ф. Ф. Вигель в своих записках: «Ещё было одно общество, но не столько литературное, сколько приятельское. Оно состояло тогда из пяти или шести человек и собиралось только отобедать, потолковать или провести вечер у мецената своего, Алексея Николаевича Оленина... Принадлежа ко всем или к которой из партий или обществ, члены оленинские даже в доме его хлебосольном, для всех открытом, и принимая участие в общей весёлости, составляли какой-то особый мир, имеющий особые мнения, особые правила. Отличнейшими между ними были Крылов и Гнедич и скромный учёный по части русских древностей Ал. Ив. Ермолаев».
Гостей у Оленина постоянно было очень много: художники, литераторы, офицеры Семёновского, Измайловского и Конногвардейского полков, разные известные лица; наконец, чуть ли не все сколько-нибудь замечательные иностранцы, приезжавшие в Петербург, непременно бывали у Алексея Николаевича.
В моей жизни три дома играли важную роль: дом Олениных, дом Карамзиных, дом Виельгорских. В первом доме я начал уважать искусство, во втором начал его любить, в третьем начал его понимать», - вспоминал В. А. Сологуб.
В 1820 году Загоскин посвятил свою комедию в трёх действиях «Добрый малый» своему начальнику, директору Публичной библиотеки А. Н. Оленину. Это имя не будет забыто в истории русской литературы. «Все без исключения русские таланты того времени собирались около него как около старшего друга, и вот почему Загоскин посвятил ему свою комедию», - писал С. Т. Аксаков.
«Гостить у Олениных, особенно на даче, было очень привольно: для каждого отводилась особая комната, давалось всё необходимое, и затем объявляли: в 9 часов утра пьют чай, в 12 часов завтрак, в 4 часа обед, в 6 часов полудничают, в 9 часов вечерний чай; для этого все гости сзывались ударом в колокол; в остальное время дня и ночи каждый мог заниматься чем угодно: гулять, ездить верхом, стрелять в лесу из ружей, пистолетов и из лука, причём Алексей Николаевич показывал, как надо натягивать тетиву. Как на даче, так и в Петербурге игра в карты у Олениных почти не устраивалась, разве в каком-нибудь исключительном случае; зато всегда, особенно при Алексее Николаевиче, велись очень оживлённые разговоры. А. Н. Оленин никогда не просил гостей-художников рисовать, а литераторов – читать; каких-либо подарков или поднесений ни от кого не принимал. Несмотря на глубокую учёность Алексея Николаевича, при нём все держали себя свободно... Когда приехал в Петербург известный учёный и естествоиспытатель А. Гумбольдт, то он не преминул посетить Оленина. В Петербурге рассказывали, что после вечера, проведённого в доме Алексея Николаевича, Гумбольдт заметил, что он объехал оба земные полушария и везде должен был только говорить, а здесь с удовольствием слушал...», - так отзывался о кружке Оленина его завсегдатай, художник, автор известной гравюры «Гостиная в Приютино» (1834) Ф. Г. Солнцев.
В своих воспоминаниях о Пушкине упоминала Олениных и муза поэта А. П. Керн: «Мне нравилось бывать в доме Олениных, потому что у них не играли в карты, хотя там и не танцовали по причине траура при дворе [в 1819 году], но зато играли в разные занимательные игры и преимущественно в charades en action, в которых принимали иногда участие и наши литературные знаменитости – И. А. Крылов, И. М. Муравьёв-Апостол и другие...
У Олениных ужинали на маленьких столиках, без церемоний и, разумеется, без чинов. Да и какие могли быть чины там, где просвещённый хозяин ценил и дорожил науками и искусствами?
Литературные взгляды Алексея Николаевича охарактеризовал А. Н. Пыпин в книге «Меценаты и учёные Александровского времени»: «В своих литературных вкусах Оленин был эклектик, жил мирно и с Шишковым, и с Карамзиным, но как человек просвещённый, конечно, склонен был больше не к тяжеловесной и сомнительной премудрости Президента Российской Академии (А. С. Шишкова), а к более живым настроениям литературы. Кружок, собиравшийся в доме Оленина, был в те годы (20-е годы XIX века) почти единственным, где собирались представители настоящей литературы от Карамзина до Пушкина».
Терпимость Оленина к абсолютно полярным литературным взглядам и объединениям объясняет в книге «Пушкин в Александровскую эпоху», вышедшей в 1874 году, П. Анненков: «Почтенный председатель Академии Художеств, будучи родственником и почитателем Державина, разумеется, склонялся на сторону «Беседы» и не совсем одобрительно смотрел на полемические замашки Арзамаса, но он имел важное качество. По званию артиста и по прямому знакомству с классическим искусством он понимал эстетические законы, которые лежат в основании художнического производства вообще, а потому мог уразуметь изящество произведения, даже если оно явилось не с той стороны, откуда он привык его ожидать. Так, он был один из первых, которые признали поэтическое достоинство «Руслана и Людмилы». Качество это сделало самый дом его нейтральной почвой, на которой сходились люди противоположных воззрений, что облегчалось ещё любезностью хозяйки, урождённой Полторацкой, а потом, через несколько лет, приветливостью красавицы-дочери, воспетой Пушкиным».
Ставились в оленинском доме и театральные представления. Вот отрывок из уже упомянутых выше записок Ф. П. Толстого: «У А. Н. Оленина, любившего театр, как и все искусства, разыгрывались иногда артистами нашей театральной труппы некоторые сцены из русских пьес. Между прочим, однажды наша первоклассная трагическая актриса, г-жа Семёнова-старшая, в довольно большой сцене, представленной в доме Алексея Николаевича, не помню, взятой ли из какой-нибудь пьесы или нарочно для сего случая составленной кем-то из наших литераторов, играла роль весёлой, хитрой, весьма забавной субретки, подшучивающей и выводящей из терпения серьёзную трагическую личность; эту последнюю роль исполнял И. И. Сосницкий. Сцена эта была исполнена превосходно и совершенно верно, хотя представлена была артистами совершенно противоположных амплуа».
Переехав в дом Северина на Мойку, Оленины объявили 16 сентября 1819 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» о сдаче внаём дома на Фонтанке (ныне 97). После замужества старшей дочери Олениных Варвары Алексеевны дом на Фонтанке в 1824 году был отдан ей в приданое. Вместе с отъездом А. Н. Оленина завершился самый блестящий период в истории этого дома.